Лимонная земля цветущих одуванчиков у слепого мальчика плавала во рту кислой долькой вместе со сладким чаем в кромешной ночи карих глаз. Он сидел у раскрытого настежь окна и чесал воздух вытянутыми руками, шевеля худыми пальцами то над бокалом горячего чая, то за окном на зеркальном ветру.

- Я их вижу!

- Они мне улыбаются!

- Под левой рукой шесть головок одуванчиков в два ряда!

- А под правой рукой четыре лимонных головки кучкой!

- Мама, я их вижу пальцами!- восторженно кричал Сашка.

Он попытался привстать на инвалидной коляске, но потеряв равновесие, упал плашмя на пол.

- а-а-ай!- раздалось в комнате.

Резиновый протектор в костяных шашечках колеса машины, придавив голову трёх летнего Сашки, смердел расплавленным асфальтом и дорожной пылью. Больно, очень больно в пояснице…

Конопатые пчёлы жужжали в ушах, и он ползком пополз на запах кухни, волоча парализованные ноги. Сотни маленьких иголок воткнулись ему в позвоночник, как тогда под колесом грузовика. Он закричал:- «Дяденька шофёр я больше не буду перебегать дорогу на красный, дяденька шофёр!». Он схватился за ватные ноги руками, и штаны были мокрыми от крови.

- Сашенька, зачем же ты сполз с коляски?

- Хорошо, что ещё не упал и ничего себе не сломал.

- Сашенька, зачем же ты ещё и описался?

- Позвал бы меня, я бы принесла тебе горшочек,- хлопоча вокруг инвалида нянечкой, кудахтала мама. Он уставился слепыми глазами в притягательное тепло матери, приподняв с пола голову. В ушах звенели новогодние колокольчики и слегка подташнивало. Мать аккуратно усадила его на коляску, погладив по голове, но кошмарные всплески памяти гнали на чёрном экране своё обрывистое старое документальное кино.

Наркоз постепенно, оглядываясь назад, отходил, и Сашка слышал, как доктор говорил маме с папой:- «Вряд ли Ваш сын сможет видеть, ходить и всё остальное, но Вы не теряйте надежды. Всё может быть, организм молодой, растёт». После этого Сашка больше никогда не слышал голос папы, он их с мамой бросил спустя несколько дней.

В гульфике брюк кто-то зашевелился, вытаскивая сложенный покоем Сашкин член наружу. Это была мамина рука.

- Давай мой родной писай, я направила твою писку в горшочек,- сказала мама, держа холодными подушечками пальцев полувзрослый орган сына. Тяжёлой ртутью моча, толкаясь в канале магнитиками, посыпалась шариками через дырочку головки пениса на дно горшка.

- Какая она моя мама?

- Красивая, наверное?

- Конечно красивая,- думал Сашка, ощущая корпусом пениса женскую сущность этого, рядом стоящего человека, пытаясь вспомнить её лицо, фигуру, цвет глаз и волос. Он уже понимал, что его мать, это в первую очередь женщина. А женщина, это любовь, рождение детей при участии мужчины, какое-то наслаждение дарит она при этом, но какое? А может вот такое, как сейчас? Ему было крайне приятно находиться своим пальчиком в её объятии ладони. Батончик школьного возраста Сашки нервно ёжилась в кулаке мамы, и он медленно писал, растягивая удовольствие, лёжа в этаком гамаке, вспоминая искромётные видения. Сидя вчера у окна, он, как обычно протыкал темноту глазного бездонья усилием воли и глотал медузаное солнце, а мама убиралась в комнате.

Он был просто уверен, что она ходила полностью голая потому, что находясь неподалёку, от неё исходил запах свежего берёзового сока, и одежда не шуршала трущейся тканью. Мама двигалась бесшумно, налегке. Какие-то участки её обнажённого тела, проплывая совсем рядом с ним, гудели ультразвуком, крутясь спиралью в круг мёртвых зрачков глаз. Сашка с трудом вытянул непослушные худые пальцы рук вдоль подлокотников инвалидного кресла и увидел в мозгу это сокровенное, заповедное земное тело, состоящее из примитивных квадратиков, ромбиков. Одни были тёплыми и опутаны пыльным серпантином лент, другие были прохладными и гладкими, как оконное стекло.

- Пописал мой золотой, вот и хорошо.

- Я теперь и какать захотел, сказал Сашка.

Она усадила его на горшок и вышла на кухню. Через несколько минут она вернулась.

- Сейчас я салфеточкой протру тебе попку. Он приподняла его и перегнула через колено.

- Так протёрла.

- Теперь очередь пришла и писку протереть,- ласково проговорила мама.



Часть 2.

Неизвестный доселе горячий озноб влился в Сашкин половой символ. Будто вся его кровь из организма потекла в одном направлении в яички и дальше, увлекая за собой тысячи щекотных своих волосков по кровяным протокам и по капиллярам вдоль мочеиспускательного канала. Сашка открыл широко рот, и перепонки в ушах заложило серными пробками, а мозговыми клетками он увидел лимонное поле одуванчиков и голую мама, а может и не маму, а какую-то тётю рвущую цветы. Только что собранным букетом она провела ему по набухшему члену. Пелена лёгкого бреда на трёх колёсном велосипеде прокатилась из кухни в детскую и рассеялась от неожиданного стука. Судорожно загремев, на кухне отключился холодильник. Сашка вздрогнул и замер. Мама тоже не шевелилась, плотно обхватив пенис сына кистью руки, которая слегка передавала комплексующую дрожь своего волнения и женского страха.

- Вряд ли Ваш сын сможет видеть, ходить и всё остальное, но Вы не теряйте надежды. Всё может быть, организм молодой, растёт,- злым эхом пронеслись в сознании Сашки и матери слова сонного доктора. Вдруг кровь или что-то другое раздавленным помидором брызнуло из Сашкиного члена, потом ещё и ещё раз.

- Мама у меня потекла кровь?

- Я сейчас умру?- тихо спросил испуганный подросток.

- Нет, мой родной ты не умрёшь.

- Ты от сильного переживания перевозбудился, переволновался, это бывает у мужчин,- скрывая радость, сказала мать, бережно стирая гроздья капелек спермы сына салфеткой со своего живота, рук, ног. Потом повернув голову и посмотрев в окно на лимонное поле земли, прошептала:- «Шесть одуванчиков в два ряда и четыре кучкой».

- Правда они красивые, ты их тоже увидела?- спросил Сашка.

- Очень красивые,- ответила мама, продолжая с удовольствием вытирать салфеткой живот, руки, ноги.

Он всю ночь не спал. Ему вновь захотелось окунуться в кулак матери и снова испытать пришествие бурлящей крови.

Она всю ночь не спала. Она плакала от счастья, что у сына случилась потенция и эрекция.

- Может Сашенька пойдёт на поправку?

- Сможет видеть и ходить?- думала она, читая какую-то молитву, первой пришедшей на ум.

- А если нет?

- А, что делать завтра, послезавтра?

- Ему теперь наверняка захочется продолжить, а мне…, что делать?- размышляла она и не могла найти ответа.

Часть 3.

Параллельный дневной свет из окна заглушал свет не выключенной люстры в спальной комнате. Вот уже несколько часов подряд, как мать сидела на краю кровати у ног спящего сына. Слёзы жалости, отчаяния и любви капали на верблюжье одеяло с оленями.

- Кто здесь?- спросил Сашка проснувшись.

- Мама?

- Ты плачешь, а почему?

- Я не плачу. У меня просто слабый насморк,- схитрив, ответила она.

- А мне что-то давит на живот. Это колесо грузовика, мама посмотри и писка сильно болит, ломит писку,- громко сказал Сашка.

- Сынок никакого колеса на твоём животе нет.

- А… писка… писка…

- Писка хочет писать, вот она и выросла резко, поэтому и болит и ломит.

Она посмотрела на лежащего сына, и равнобедренным треугольником одеяло топорщилось вверх между ног Сашки.

- Потерпи, я схожу за горшочком.

Странное ощущение сковало Сашку между ног, словно его укусила большая собака.

- Может я смогу ходить,- подумал он.

- Ты от сильного переживания перевозбудился, переволновался,